ПУТЬ К АБАЮ

Презентация «Слов назидания» Абая Кунанбаева («Абайдың қара сөздері») состоялась 15 декабря в Центральной библиотеке столицы в присутствии читателей, общественных деятелей, журналистов и исследователей творчества самого известного казахского философа и поэта. Художественный перевод на русский язык осуществлен поэтом Ерболом Жумагулом. Автором английской версии стал известный английский переводчик Саймон Гейган. Ниже – предисловие к изданию «Назиданий» на трех языках.

Фигура Абая – одна из самых значимых в казахском сознании. Однако все это время образ поэта виделся нам в некоторых идеологических искажениях, сначала советских, затем нынешних.

Печальная постколониальная ситуация, в которой по сей день едва ли не треть казахов не владеет родным языком, привела к тому, что стихи и прозу Абая, непростые для понимания самих казахоязычных, в оригинале читают далеко не все. Да и в целом поэт уже давно превратился в эдакого гения для юбилеев. В итоге – каждые пять лет проводятся однообразные мероприятия, ставятся спектакли, говорятся одни и те же речи. Проводятся, конечно, полезные и необходимые мероприятия, но это мало меняет сложившийся образ Абая.

Если советской идеологии был выгоден поэт, борющийся с царизмом во славу угнетенных батраков, то сегодняшний Абай предстает перед нами в пафосном тумане наставника нации. Учитывая беспощадную критику, с которой поэт обрушивается на казахские нравы и быт, это всегда создавало и создает довольно неловкую ситуацию.

Находится масса казахов, недовольных подобной критикой. У таких возникают вопросы вроде: «Не много ли он на себя берет?». Впрочем, большинство считает это критикой, исходящей от вящей любви к своему народу.

Также существует мнение, что текст и вовсе – подделка, написанная то ли племянником поэта Шакаримом Кудайберды, то ли ещё кем-то. Есть и считающие, что какие-то главы оригинальны, а какие-то дописаны позже. Они уверены, что разные части написаны в разном стиле.

Лично я не увидел явных стилистических несоответствий. Также не верится в то, что Абай вписывался в русло советской идеологии, и поэтому его превозносили, называя его именем города, улицы и памятники едва ли в каждом населенном пункте.

Вряд ли атеистическому государству так уж была полезна книга, где ислам (и вообще вера в Бога) стоит во главе каждого угла. Да и в поэзии он недосягаемо далек от светлых идей коммунизма. Не думается, что кремлевские идеологи сами пошли на такую инициативу, особенно в тридцатые годы двадцатого века.

Учась в казахоязычной школе, я читал оригинальный текст «Назиданий» еще в ранней юности, лет в 13, да еще и в стенах училища олимпийского резерва. Лишние прочитанные страницы сложнейшего текста, как вы уже догадались, не помогали в дриблинге и забивании голов, поэтому досадная горечь Абая осталась где-то на периферии сознания. В более зрелом возрасте, встречая русскоязычные цитаты из «Назиданий» в печати, на ТВ или где-то еще, я, естественно, не думал сличать перевод с оригиналом. Как и многие соотечественники, я был уверен в том, что переводы выполнены пристойно.

Так продолжалось до тех пор, пока в прошлом году жизнь не столкнула меня с постом в соцсетях, где цитата приводилась на двух языках. Перевод, как минимум, удивил. Ради вящего любопытства пришлось тревожить гугл, после чего все известные переводы оставили меня, мягко говоря, в недоумении.

Ошибки начинаются с названия. Определение «кара соз», буквально – «проза» (как обозначение жанра) или «мудрые слова» появилось уже в следующих изданиях. В первом издании книга вышла под названием «Гаклия». Это персидское слово означает «назидания», «слова мудрости».

Неточности – сознательные ли, идеологически продиктованные ли – часто кардинально меняют смысл и вводят читателя в заблуждение. Еще одна проблема заключается в непонимании идиом, в их прямом переводе. Кроме того, все переводы страдают разной степенью обобщений и, как следствие – густой отсебятиной.

Текст Абая чрезвычайно плотен, встречаются сложносочиненные предложения, которые в русской интерпретации были поделены на несколько более мелких. Возникло синтаксическое расхождение, разрушившее изначальную композицию и приведшее к недопустимому стилистическому искажению.

Кроме того, отсутствие терминов на арабском или персидском, их перевод на русский, лишил текст присущего колорита. Полагаю, автор и сам мог написать эти слова на казахском, однако решил написать именно так.

Впрочем, самое интересное ждало меня впереди, когда, стремясь исправить ситуацию, мне вздумалось взяться за перевод. Углубившись в работу, я сделал удивительное открытие, после которого стало сложно обвинять Абая в критике всего казахского народа.

Дело в том, что слово «ель» означает в казахском и «народ», и «род», и «племя», а в иных случаях – и родные края. Причем во фразе «ельге оралу» понятие «ель», в зависимости от контекста, может означать и родину, и родовые земли. Прежние переводчики, кроме очевидных ошибок, искажающих смысл оригинала, допустили еще и эту грубую ошибку, то есть, почти везде перевели «ель» как «народ».

Но нюанс в том, что на протяжении всех глав автор ясно обращается к родне, к представителям своего рода, и нещадно ругает именно близких: детей, племянников, соседей, словом, свое окружение. И когда он пишет «если приедет кто из другого еля», он имеет в виду не англичан с немцами, и не итальянцев с японцами, а представителей других казахских родов и племен.

Это кардинально меняют оптику взгляда на Абая, ведь это уже не человек, возомнивший себя наставником всех без исключения казахов, а достойный, ответственный муж, наставляющий родных, горько досадуя о настоящем и сильно опасаясь за грядущее. Разумеется, бывало, он делал обобщения, говоря о казахах в целом, но это как раз и говорит о разделении понятий «род» и «народ».

Так ведь и есть – каждый исконный казах к концу жизни собирал всю родню и произносил прощальную речь. Делился напоследок сокровенным, наставлял, благословлял. Как видим, первая глава с этого и начинается. С того, что жизнь прожита и следует оставить потомкам «памятный подарок».

Кстати, это единственная глава, нумерация которой не вызывает сомнений, поскольку в ней это обозначено буквально. Рукопись «Назиданий» впервые была обнаружена и издана через несколько десятков лет после смерти поэта, поэтому кое-где есть несоответствия. Например, автор говорит о явлениях, о которых он «говорил в девятнадцатой главе», а в таковой главе ничего подобного нет.

Из этого вытекает другая очевидность – «Гаклия» – это не литературное произведение, и, на мой взгляд, большая ошибка относиться к тексту как к желанию поэта самовыразиться и явить миру свой талант.

Собственно говоря, «Назидания» – это одновременно и проповедь, и заповедь, и исповедь, и отповедь, причем в отсутствии благословения, что, как мне кажется, является неслучайным, весьма драматичным акцентом.

Стилистическая схожесть со Священными Писаниями далеко не случайна, отсюда и самая объемная тридцать восьмая глава, посвященная вопросам веры и религии, и проповедный пафос во всех остальных главах, и разговорный сумбур наставнических цитат повсюду. Да и сама интонация, если вчитаться вдумчивее, больше соответствует доверительному разговору, нежели высокопарному ораторству.

Возможно, переводчиков сбила с пути тематика. Но все встает на свои места, если обратить пристальное внимание на вольность в словах (вплоть до сквернословия), на говорящие детали, на тонкость восклицаний и едкий, беспощадный сарказм.

Будучи выдающимся поэтом, одним из основателей письменной казахской литературы, композитором, переводчиком, он не мог оставаться в стороне от общественно-политической ситуации в степи того времени. А именно: годы окончательной колонизации степи Российской империей, упразднение традиционных выборов, изменение судебной системы, отъем земель у целых родов, массовое появление батраков. Это была эпоха частых восстаний и кровавых карательных отрядов, участившего разбойничества и деградации казахов. Разумеется, все это напрямую затрагивало и сородичей Абая.

Жизненный опыт Абая тоже весьма богат – он был акимом (мэром), бием (третейским судьей), а также поэтом, признанным далеко за пределами родным кочевий. Еще при жизни он сам отказался от должностей, понимая губительность сложившейся ситуации. Жизнь в тени выдающегося отца, размолвка с ним, постоянные тяжбы с частью родни, смерть старших сыновей – горечь всего пережитого чувствуется в каждом абзаце текста.

Будучи прогрессивным, Абай изрек прощальную речь письменно, бесспорно, в этом проглядывается, в том числе, и надежда на то, что наставления окажутся долговечнее, и в его заветные строки вчитаются и остальные казахи. Но все же главным адресатом является родня, окружение. Неспроста практически всегда он приводит примеры из жизни состоятельных казахов, каковыми были все его близкие родственники.

У казахов есть такая бытовая поговорка: «Қызым, саған айтам, келінім, сен тыңда» («Дочь, говорю тебе, невеста, и ты послушай»). Иначе говоря, даже если Абай действительно стремился назидать всему народу, сделал он это крайне тактично, обрушив критику на родню. Словом, благодаря работе над переводом я заново открыл для себя, казалось бы, вдоль и поперек изученного поэта. Рад, что отныне имею честь поделиться этим неожиданным даром не только с соотечественниками, но и с англоязычными читателями «Назиданий».

                                                                                        Ербол ЖУМАГУЛ