Казахский язык: кризис ответственности и утраченные иллюзии

Одной из самых острых и постоянно будируемых тем является проблема, связанная с тем, что сфера применения государственного языка продолжает оставаться достаточно узкой. Многие объясняют такую ситуацию и нежелание значительной части граждан страны изучать казахский его невостребованностью в ряде важных сфер (вследствие отсутствия или явной недостаточности необходимой научной, технической и прочей литературы на этом языке). А также тем, что он в этом плане все еще остается неконкурентоспособным по сравнению с русским. Сamonitor.kz попросил известных экспертов поделиться своим видением путей решения этой проблемы, адресовав им следующие вопросы: 1. Как можно изменить ситуацию? Что для этого требуется в первую очередь? Политическая воля? Революционная модернизация казахского языка? 2. Кто этим должен заниматься в первую очередь? Государство, общество, национальная интеллигенция, энтузиасты? 3. Вообще, насколько это реально и сколько времени займет? Земфира Ержан, главный редактор kieli7su.kz: «Проблема в нежелании казахов быть ответственными за свой язык» 1. Я считаю, что подобная постановка вопроса в принципе неверна, вредна и совершенно бесперспективна. Все эти разговоры о его неконкурентоспособности, недостаточности научных изданий на нем и т.д. на самом деле находятся за рамками реальных проблем современного казахского языка. Они лишь констатируют существующее положение вещей. То, что и по сей день доминирующим в Казахстане остается русский язык, равно как и то, что количество литературы на казахском несравнимо с тем, что выпускается на других языках, является правдой. Постоянная же актуализация и эксплуатация таких взглядов есть, по сути, примитивная казуистика, манипулирующая, как шариком-маликом, причиной и следствием. Любому понятно, что казахский язык не учат не потому, что он обладает какими-то особыми непрестижными характеристиками. Дело в другом – из-за нежелания заниматься проблемами казахского языка его откровенно шельмуют, последовательно создавая ему крайне неприглядный имидж. Приведу такое сравнение. Представим национальный язык в виде некого архитектурного строения, которое серьезно пострадало вследствие неких неблагоприятных условий. Если насущной задачей является его восстановление, то, извините, какое отношение к этому могут иметь непрекращающиеся стенания о том, что в нем разрушены коммуникации; что оно, мол, неважно смотрится на фоне иных роскошных сооружений?! И без того очевидно, что дела плохи. Сейчас важно приложить все усилия к тому, чтобы вернуть утраченное. И заодно следовало бы перестать обращать внимание на набившие оскомину «страшилки» о казахском языке, которые и будируются в расчете на то, чтобы заболтать проблему. Так что в преамбуле к списку «что делать для улучшения ситуации» я бы обозначила – уметь различать доброжелателей и недоброжелателей казахского языка. Первые – это те, кто, так сказать, по кирпичику собирает разрушенные стены. Вторые – те, кто занимается, говоря языком советской пропаганды, идеологической диверсией, обесценивая огромную историческую ответственность, которая стоит перед нашими современниками: необходимость проделать грандиозную работу по восстановлению пространства национального языка. А дальше – по пунктам. В первую очередь (при формировании культурной и языковой политики) следует иметь четкое представление о том, какому историческому этапу соответствуют перипетии нашей нынешней языковой ситуации. Придется признать, что она демонстрирует все составляющие постколониальности, базирующейся на недоверии к собственной культуре, языку, неверии в их будущее. Во-вторых, нужно более корректно оценить степень потерь казахского языка в ХХ в. Основной недостаток языковой политики в Казахстане, нацеленной на поддержку государственного языка, видится в том, что она не учитывает масштаб понесенного им ущерба, который выражается в катастрофическом сокращении числа носителей казахского, негативных процессах его лингвистической деградации. Центральным ядром языковой стратегии должно стать признание того, что язык находится в зоне риска, и, исходя из этого, необходимо выстраивать систему мер по его защите и развитию. В-третьих, единственным потенциальным ресурсом, способным сегодня положительно повлиять на витальность казахского языка, является политическая воля. Однако неизвестно, будет ли использован этот потенциал. В ситуации, когда профессиональное гуманитарное сообщество не имеет возможностей влиять на языковое планирование, реализация эффективных комплексных и научно обоснованных подходов в этой сфере вряд ли осуществима. К понятию же «революционная модернизация казахского языка» я отношусь с большим опасением, поскольку считаю недопустимым искусственное вмешательство в органичную природу языка. 2. Занимаясь изучением языковой ситуации в стране на протяжении длительного времени, я пришла к выводу, что в Казахстане так и не сложилась сколько-нибудь серьезная и представительная социальная группа, которая чувствовала бы свою ответственность за состояние государственного языка. Есть отдельные энтузиасты, имена которых всем известны, и это только подтверждает тот факт, что забота о казахском языке не является нормой для большинства граждан нашей страны. Приведу лишь один пример. Вот уже 6 лет я пишу о вопиющей безграмотности казахской рекламы. Результат – нулевой. На днях я получила ответ на свое очередное обращение из Алматинского городского акимата. В нем написано: «Ведутся работы на постоянной основе согласно требованиям действующего законодательства… Согласование текстов эскизов рекламы, мониторинг и рейд визуальной информации и реквизитов входят в основной состав осуществляемых работ». Получается, органы исполнительной власти не видят проблем. Хранят молчание журналистская среда, национальная интеллигенция. Хотя эта проблема решается очень просто – достаточно, к примеру, главным редакторам казахских изданий объединиться и проявить инициативу в создании грамотной языковой среды. Однако этого не происходит. А вот статистика. На призыв реальными действиями продемонстрировать то, какой должна быть грамотная реклама, откликнулись со всего Казахстана лишь около двадцати человек, объединившихся впоследствии в «Общественный совет по улучшению качества рекламных копирайтов на государственном языке». Двадцать человек на 18-миллионный Казахстан – это мизерная статистическая погрешность. Поэтому приходится с сожалением констатировать практическое отсутствие в стране человеческих ресурсов, способных нести ответственность за полноценное развитие государственного языка. 3. Еще год назад я могла бы ответить на этот вопрос, поскольку занималась продвижением идеи общенационального ликбеза на основе текстов эпоса как эффективного инструмента кризисного менеджмента в сфере казахского языка. В нем были заложены индикаторы целей и сроки их достижения, которые я могла бы озвучить. Однако сейчас государство уже реализует схожий проект, привлекая к этому других людей. Из этого я, наконец, по прошествии целого десятилетия, поняла, что мои планы сотрудничества с государством совершенно утопичны. Поэтому мне остается только наблюдать за развитием языковой ситуации. Я оцениваю ее как стихийную, а потому не могу прогнозировать, к какому языковому берегу и в какие сроки мы прибудем. Еркин Иргалиев, исполнительный директор Западного регионального филиала научно-образовательного фонда «Аспандау»: «Пришло время избавиться от иллюзий» 1. За 30 лет тема языка успела уже настолько навязнуть в зубах, что большинство даже патриотично настроенных интеллектуалов сегодня относятся к ней как некоему ритуальному священнодействию. Вывод: если не можешь изменить итог – поменяй обстоятельства: подход к делу, методологию, принципы. А, значит, надо измениться самому себе – расстаться с бесполезными стереотипами, догмами, иллюзиями. Необходимо признать, что отрицательный результат – это тоже результат, наглядно показывающий, что и как не нужно делать. Итак, как можно изменить ситуацию? Прежде всего, следует признать саму сложившуюся языковую ситуацию тупиковой, а также тот факт, что в этот тупик нас завело неверное целеполагание. Если раньше мы наивно, в духе романтизма конца 1980-х, думали, что «язык – всё, движение – само приложится!», то сейчас все обстоит совершенно иначе: мир вокруг нас стремительно меняется, он вышел уже на шестой технологический уклад, а мы продолжаем погружаться в деиндустриализацию и заниматься самокопанием в музейных древностях периода средневековья. Нам мешает человеческая гордыня: «пусть мы и не великие, но хотя бы уникальные». Тогда как уже давно пора ввести в повестку дня свежий и прагматичный принцип: «Развитие – это главная цель, всё остальное – всего лишь средства, инструменты!». Целью должно быть не просто языковое возрождение и даже не установление национальной идентичности, а цивилизационное развитие. А язык, нацидентичность и всё остальное прилагаются в помощь к нему. Достаточно переключить свои мозги в рабочий алгоритм: латинизация не только алфавита, но и всего обновлённого лексического словаря (и соответственно всей ментальности) – это веление сегодняшнего времени; русский язык – «уходящая натура», очевидно свернувшая с пути технологического и цивилизационного рывка (а значит, напрашивается другой метод революционной модернизации нашего языка: декоммунизация, десоветизация, деколонизация языкового словаря); обновленный родной язык – запрос цивилизационного развития XXI века. 2. Кто должен заниматься языковой реформацией? Всегда и всюду процесс nationbuilding – это прерогатива национальных элит в подлинном значении этого слова: интеллектуалов и предпринимателей. И если государство активно помогает им в деле национального возрождения, то оно уцелеет в потоке Истории. Но если нет, то его участь – оказаться на свалке постколониального прошлого. 3. В нынешнее предельно динамичное время все процессы возрождения национальных культур/экономик/стран не занимают более половины поколения – одного «мушеля». С практической точки зрения «окно возможностей» в плане спасения языка закроется вместе с началом периода падения добычи углеводородов – то есть через 8-10 лет. Кенже ТАТИЛЯ (в сокращении) qazaquni.kz