Казахи в Турции: мы выжили под выстрелами и обрели вторую родину

Поселку Алтай в Турции всего 50 лет. Полвека назад предки его нынешних жителей прошли страшный путь из Гималаев почти до Анкары. Они отказались от земли, но бежали от преследований ради того, чтобы сохранить веру. Об этой истории поведал 365info.kz. В этом поселке мы провели несколько дней и услышали много историй. Об основании Алтая, о гостеприимстве турков, помощи китайского посольства, о том, как молодежь едет в Европу за образованием и остается там… Но рассказ одной пожилой женщины вместил в себя всю боль, все надежды и всю силу людей этого небольшого поселка. История бегства Салиман-аже приехала из Бора, городка неподалеку от поселка Алтай, приходится внучкой Зука-батыру, известному человеку среди алтайских казахов. В этом году ей исполнилось 75 лет, но она все еще ясно помнит многое. Этот рассказ Салиман-аже словно отражение истории страданий ее собственных предков. — Я родилась на Алтае (Китай) в 1944 году. Мой отец Шаймерден-зангы, третий сын Зука-кажы. От двух матерей нас 11 братьев и сестер. Мой дед Зука-батыр родился на Зайсане, его отца звали Нурмахамед. Мой дед был 15-летним юношей, когда его отца не стало. Мать деда Батима из рода кожа сама была батыром по духу. Она была еще молодой женщиной, поэтому по обычаям аменгерства ее хотели выдать замуж за родственника. Она отказалась и вместе с сыном бежала из Зайсана через горы на Барколь. Там и поселились. Ата был необыкновенным человеком, он выступал против любой несправедливости. – Пока он жил в ауле, китайцы, переодетые крестьянами, работали на поле и выжидали момента. Однажды они начали собираться на какое-то дело. Их заметил один из казахов и послал свою жену: «Предупреди Зука, что к нему идут враги, придут во время вечернего намаза», но женщину задержали китайцы. В это время дедушке принесли чаю, и ему показалось, что пиала наполнена кровью. Он вышел на улицу и сказал всем: «Сегодня мой последний день, я вам больше не смогу помочь, уходите подальше и забирайте свои семьи». Враги пришли на заре. Байбише успела снять винтовку, но пока подавала оружие деду, ее застрелили вместе с дочкой. У деда остался лишь нож, он успел всадить его в первого нападавшего, тут на него все навалились и отрезали ему голову, потом вывесили ее на воротах на холме, который сейчас носит его имя. Мой отец Шаймардан был тогда подростком. Когда пришли в его юрту, он вырезал дыру и убежал. За ним долго гнались китайцы, но он отбился и остался жив. Так получилось, что именно мама стала ему верной спутницей до конца его дней, — продолжает Салиман-аже. — Нас от одной матери родилось шестеро, но выжило только двое: я и мой младший брат Далельхан. Салес, Энес, Жанымхан, Далехан, Салиман и Калиман погибли. Отца убили на 10-й день после рождения Калиман – мы тогда спасались от китайских солдат. Бойня у реки – Мне тогда было шесть лет. Мы бежали, потому что не захотели принимать китайскую культуру, отрезать волосы как китаянки, отказываться от намаза и своих обычаев. Когда китайские власти начали принуждать нас, наши аксакалы собрались и сказали: «Мы казахи, много веков поклоняемся Аллаху, давайте найдем землю ислама, которая нас приютит. Если умрем, станем шахидами, погибшими за веру, если выживем – будем гази». С такими словами они прочитали жаназа – намаз и двинулись одной кочевкой. Кочевку возглавил старший брат отца Султаншарип-ата. А день, когда погиб отец, я хорошо помню. Мы спустились с гор, всю долину заполнили китайские солдаты, глаз не хватало, чтобы всех увидеть. Перед нами текущая река, мы переходим ее, у мамы в руках бесик с 10-дневной Калиман, на ее спине привязана я. Около нас бредет лошадь байбише моего старшего дяди. Мамина лошадь завязла в грязи и не может выйти, бесик готов был упасть в воду, мама еле держалась на коне. Тогда сын байбише, Такан, старше меня всего на два года, скатился в воду и поднял бесик. До сих пор помню звук пуль, падавших вокруг нас. Мой братишка сидел перед отцом на лошади, когда в отца попала пуля. Вместе они упали под ноги бегущих верблюдов и коней. Кое-как схватив отца, мы оторвались от врагов. Потом остановились на ночевку в тугаях. Отец умирал – пуля пробила ему печень. Он спросил у джигитов, как течет кровь – прямо или пенится? Ему ответили, что пенится. Он сказал, что его смерть пришла, попросил, чтобы повернули его головой к Мекке. Год в Кашмире – В Гималаях мы шли целый год, из шести детей смогли выжить только мы с братишкой. В Гималаях люди задыхались, не хватало кислорода, человек мог идти по дороге и упасть замертво. Моя старшая сестра отекла так, что не могла двигаться. Помню, она утром проснулась, изо рта у нее текла кровь, она произнесла «апа» и умерла. Умерших просто закапывали в снег, не было сил долбить промерзшую землю. В Гималаях не было ни зверей, ни птиц, кругом снег и ветер. Я спрашиваю себя, почему тогда не мерзла? Сейчас в теплой одежде, в теплом доме мерзну, а тогда почему не мерзла? Ведь даже одежды не было, кроме той, что была на нас. Наконец мы пришли в Тибет. На границе Тибета и Пакистана у нас была еще одна крупная перестрелка с тибетскими пастухами. Они напали на нас среди ночи. Я засыпала, когда поднялся шум. Даже не помню, где лежала – это был сарай или землянка. Потом все прекратилось. Утром хотела выйти на улицу, но мама сказала: «Не отходи далеко, там солдаты ходят». Я пригляделась – вокруг лежат мужчины и смотрят на нас, чего-то ждут. Оказалось, напавших на нас тибетцев отогнали пакистанские солдаты. К ним отправились трое наших самых образованных людей. Потом пакистанские солдаты пришли, отобрали у нас ружья, сфотографировали и дали немного еды. В те времена там правил шейх Саиб, большой начальник, правоверный мусульманин, да одарит Аллах его своим сиянием! Он распорядился, чтобы тибетцы привезли нам лошадей, мы поехали от аула к аулу и так добрались до Кашмира. Там мы сели на грузовик и приехали в какое-то место с двухэтажными домами. Нас расселили, как мы хотели, по две семьи в один дом. Мама сказала, что мы останемся с семьей байбише и поместимся со всеми. У нас не то что имущества, одежды не было. Мы были счастливы уснуть спокойно в теплом доме. На следующий день нас вызывали по одному, каждому дали чистую одежду и легкие одеяла. Раз в неделю выдавали мясо, рис, хворост и немного денег. Эти деньги мы не тратили. Когда через два года накопилась достаточная сумма, мы отправили нашего дядю в хадж – поблагодарить Всевышнего за спасение и помолиться за усопших. Из одного аула нас вышло 61, дошла только половина. Мы прожили еще год, когда пришли американцы и сказали, что приглашают нас жить к себе. Но мой дядя Султаншарип ответил, что мы поедем в мусульманскую страну, в Турцию, к нашим братьям по крови. Он подал прошение в турецкое посольство. Потом мы сели в поезд и добрались до арабского города Басра. Оттуда пароходом целый месяц шли по морю до турецкого города Тузла. Как только мы приплыли, маму сразу поместили в госпиталь – у нее обнаружился рак. Я тогда испугалась и стала держать оразу. Мне было 10 лет, шел 1954 год. Память о матери – В Турции мы обрели свою вторую родину. Нам выделили трехкомнатный дом, одну комнату выделили под сарай для скота. Мама катала кошмы с красивыми узорами, обменивала на скот, получала немного денег, покупала молоко и хлеб. В четверг убирала дом, мыла нас и готовила вкусную пищу. Потом долго с нами разговаривала: «Если я умру, живите дружно, поддерживайте друг друга, сохраняйте веру в Аллаха, давайте милостыню. Құдайға сенген – құстай ұшады, адамға сенген – мұрттай ұшады». Вот так она нам говорила. В 17 лет я вышла замуж и уехала в Стамбул. Мой братишка живет в Вене, у него, как и у меня, большая семья: дети, внуки, правнуки. Наши жизни сложились хорошо. Мы всем довольны и каждый день благодарим Всевышнего! Через два года после того как я вышла замуж, умерла мама. Ей было всего 40 лет. Она носила калоши, кимешек, платье и камзол. Нам, детям, она казалась такой взрослой, хотя была молодой женщиной. Мама очень любила нас с братишкой. Если другие матери могли поругать или даже побить, наша не поднимала даже голоса. Я помню, как мы с братишкой бегали по поезду и уснули на ступеньках. Она ходила по всему составу в поисках нас и плакала. А когда нашла – даже слова упрека не сказала. Такой золотой матери еще ни у кого не было. В Гималаях она спала на коленях и локтях всю ночь, чтобы спрятать нас с братишкой под животом, закрывая своим чапаном с обеих сторон. И нам под снегом под маминым животом было тепло. Сейчас я думаю, смогу ли я вот так спать до утра на коленях? Бывают ли еще такие матери? Пусть Всевышний примет ее чистое сердце! Ради нее я поехала в хадж, но сколько бы ни совершала поклонений, этого недостаточно. Я до сих пор ношу платья, сшитые мне мамой перед свадьбой. Раньше стеснялась надевать национальную одежду, потому что она привлекает внимание. Носила только в праздники, пока один знакомый турок не сказал: «Носи с гордостью и не забывай о своей истории!» Райхан РАХИМ (в сокращении) qazaquni.kz