Борьба с терроризмом как битва с тенью

За последние годы казахстанцы сталкиваются с новыми социальными болезнями, ранее неизвестными негативными явлениями. Если в первые годы независимости еще довлела коммунистическая идеология и давала знать о себе плановая экономика, то ныне, как это ни прискорбно, мы привыкаем даже к террористическим угрозам и реальной войне криминального мира с силовыми структурами с взрывами и автоматными очередями. В советское время каждый ствол был на учете, а ныне автомат Калашникова – основное действующее «лицо» в театре военных действий. Как говорит политолог Ерлан Карин: «борьба с терроризмом переходит в режим повседневной реальности» и «на войне как на войне». На войне как на войне? В такой ситуации все ищут ответ на основной вопрос, откуда корни «войны» и как она появилась в стабильном Казахстане? Естественно, нет однозначного ответа: он «растворяется» в многочисленных факторах. По мнению Ерлана Карина, «безусловно, борьба идет, причем активная и масштабная борьба, но складывается ощущение, что мы боремся с закрытыми глазами, на ощупь и, главное, не зная точно, кто именно нам противостоит и ради чего. Как приобретались оружие, взрывчатые вещества… Наконец, что именно заставляло их брать оружие и идти против государства, общества?» (На войне как на войне. Время, 23.08.2012). Это очень плохой диагноз: при много­численных «битвах» и уничтоженных «экстремистах» до сих пор не определен обобщенный аналитический портрет преступников, до сего дня мы не знакомы с жизнеописанием «юного террориста». Этому способствует скупая официальная информация об убитых и осужденных «экстремистах», нередко – ее полное отсутствие. Ведь за год осуждены или убиты не пять-десять человек, а более полсотни. А это при стечении обстоятельств может вызвать международный резонанс и поддержку международных сил терроризма, что отчасти уже происходит. Со временем такая «практика» может привести к плачевному результату – к включению Казахстана в дугу нестабильности и вмешательству коалиционных сил для борьбы с этой самой нестабильностью и установлению «демократии», как в Афганистане или Ливии. Большинство экспертов говорят о внутренних причинах этой болезни. Есть и те, которые ищут следы извне. Например, Ерлан Карин назвал основной источник нестабильности в регионе: «В первую очередь я хотел бы сказать, что это – ухудшающиеся отношения между самими странами Центральной Азии, и скажем, рост угрозы экстремизма, терроризма, которая отягощена внутриполитическими проблемами. Обострение внутриполитических проблем отвлекает спецслужбы, силовые структуры от выполнения прямых функций – выполнения защиты от угроз национальной и региональной безопасности». Он также отметил, что сложный период в регионе связан не только с выводом коа­лиционных сил из Афганистана и активизации террористов. Основной блок проблем будет связан с неопределенностью внутриполитических перспектив в самих странах Центральной Азии. «Страны региона входят в определенный цикл: в 2013 году должны пройти президентские выборы в Узбекистане, потом в Таджикистане» (tengrinews.kz/asia/erlan-karin-tsentralnaya-aziya-vhodit-v-period-nesta­bilnosti-219191/). Такой обзор является неким оправданием роста «терактов» в Казахстане. Ведь афганская проблема тянется с советских времен, война в Таджикистане уже в прошлом, как и андижанские события, и цветные революции в Кыргызстане. Да и президентские выборы в любой стране идут в определенные сроки, однако это не повод говорить о росте региональной нестабильности. Что же касается отношений между странами ЦА, то они стали таковы­ми не сегодня. Еще в 2005 году президент Казахстана Нурсултан Назарбаев предложил создать Союз центральноазиатских государств (Казахстан, Узбекистан, Кыр­гызстан, Таджикистан, Туркмения), но эта идея не нашла отклика у президента Узбекистана Ислама Каримова. Это предложение основывалось на предыдущих инициативах, которые прозвучали в начале 90-х в ходе мероприятий тюркоязычных государств по их сближению. Религия как орудие политики С давних пор религия, религиозные организации использовались правителями не только для господства над душами своих подданных. В завоевательных походах в Африке, Америке, Азии за войсками шли миссионеры – «ловцы человеков». А ны­не, наоборот, вначале идут миссионеры, которые несут духовный разнобой, а за ними – если не войска, то идеологическая экспансия. За каждой сектой, религиозной организацией стоят определенные силы и финансы как внутри страны, так и за рубежом. За тем же «Талибаном» или «Аль-Каидой» в свое время стояло ЦРУ. В ХХ веке «религиозная техника» филигранно оттачивалась спецслужбами многих стран, особенно западных. События 11 сен­тября 2001 года распространили борьбу с «исламским терроризмом» уже по всему миру. Эта борьба усилила противоречия внутри ислама и исламских стран. В XX веке в исламе широко распространились воззрения, которые были направлены не только против Запада, который обвинял во всех бедах мусульман, но и против исламских государств. Эту идеологию искусно поддерживали спецслужбы многих стран и так же искусно направляли против «не­нуж­ных» стран, в том числе и светских. Поэтому неудивителен приход к власти радикальных исламистов в ряде африканских государств. Условность религиозных воззрений и слабость государственной идеологии в Казахстане продемонстрировал сверхли­беральный закон о религии от 1992 года, бла­годаря которому в стране появились великое множество сект и религиозных организаций. Среди них есть немалое количество сект, по закону преследуемых во многих странах. И за каждым религиозным верованием – свой «Бог», св оя «истина». У салафитов – истина в Саудовской Аравии, у Ахмадийской общины – в Пакистане и Лондоне, у Свидетелей Иеговы – в США и т.д. Эту «медвежью услугу» в сфере религиозного законодательства нельзя назвать иначе, как лоббирование интересов ино­странных религиозных организаций и законодательное закрепление идеологической и религиозной экспансии, направленной против слабой и несформированной идеологии светского государства. За построенными мечетями и открытыми учебными заведениями Саудовской Аравии, Египта, Турции и др. потянулись их религиозные воззрения, их идеология, их образ жизни, отличные от нашего. А вместе с ними и радикальные, экстремистские течения. Это касается и многочисленных американских и европейских сект и организаций, которые нередко были выд­во­рены из других стран, но нашли прибежище у нас. Казалось бы, весь этот религиозный «винегрет» и практика вмешательства во внутренние дела многих стран из-за этого самого «винегрета», должны были показать опасность наплыва зарубежных ре­лигиозных организаций и миссионеров. Например, в Узбекистане после небольшого послабления уже в 1998 году в Ад­министративный кодекс республики были введены новые статьи, в Уголовный кодекс были внесены поправки и дополнения, которые были призваны бороться с религиозным фундаментализмом и экстре­мизмом в стране. За прозелитизм, миссионерство т.д. можно получить наказания, не говоря о распространении экстре­мисткой литературы и идей экстре­мизма и терроризма. За свою показную религиозность можно лишиться работы. Есть даже статья в АК «Появление граждан в общественных местах в культовых одеяниях», которая, правда, почти не используется – впервые в прошлом году была оштрафована женщина за ношение хиджаба в общественном месте. Синдром религиозного «винегрета» На 1 января 1989 года в Казахстане действовала 671 религиозная община, 20 конфессий и деноминаций. За 20 лет количество религиозных объединений выросло более чем в 6 раз (в Алматы по официа­ль­ным данным – в 12 раз!) и по состоянию на 2009 год составило 4365, а количество конфессий и деноминаций составляет около 40. Для сравнения: в Узбекистане на 1 июня 2010 года зарегистрировано 2225 религиозных организаций 16 конфессий. Учитывая, что население соседней республики больше нашего почти в 2 раза, количество религиозных организаций у нас больше почти в 4 раза, чем у соседей. Кстати, часть сектантов перебралась из Узбекистана в Казахстан. А ведь исторически ислам, религиозные воззрения в целом в Степи не играли такой роли, как в том же Узбекистане, не говоря о Саудовской Аравии или Ватикане. Этому отчасти препятствовал кочевой образ жизни, культурные ценности, традиции, сложившийся менталитет. Чтобы адаптировать ислам к традициям кочевников, реформаторы в свое время пошли на синтез доисламских (тенгрианских) воззрений с исламскими. И такой симбиотический степной ислам считался нормой на протяжении нескольких веков у нас и в мусульманских центрах за рубежом. С приобретением независимости правительство своими руками впустило «джина» из заморского сосуда в нашу светскую по Конституции страну и ныне не знает, как его загнать обратно. И надо было случиться многочисленным «терактам», чтобы, наконец, принять закон, регулирующий, отчасти контролирующий деятельность религиозных организаций. Пока нет «классических терактов», а есть война криминала против силовых структур и сближение, сращение криминала с ре­ли­гиозными радикалами. Однако этого мало – необходимо развивать государственную идеологию на основе Конституции светского государства, традиционную культуру и духовность. Наши соседи в Узбекистане, Таджикистане, Татарстане и др. после многих лет идеологических дискуссий и борьбы в итоге пришли к идее защиты своего традиционного понимания ислама. Ведь религия тесно связана не только с традиционной культурой, образом жизни, менталитетом, но и идеологией государства, которая в свою очередь связана с безопасностью страны. 20-летняя практика «открытых дверей» для сект и религиозных организаций в Казахстане показала пагубность такой политики, которая отягощена спорами о «чистом» исламе. Это бесплодные дискуссии – у нас даже некоторые политологи рассуждают о реформе ислама, его модернизации, а есть и те, которые говорят о Казахстане как новом центре ислама, о приоритете священных книг над Конституцией страны (как законодательной основы) и т.п. Предназначение любого человека – быть самим собой. Не надо быть «арабом» или «европейцем»: у казахов богатая духовная культура, которую необходимо изучать и поднимать на более высокий уровень. Надо возвращаться в Степь в поисках своей истины. Дастан ЕЛЬДЕСОВ