Тёмная сторона первых казахских большевиков

 

                                             «Авторитарные режимы опираются на тёмные стороны                            

                             человеческой натуры, демократические – на её светлую сторону»

  «До 1917 г. среди казахов не было ни одного настоящего социал-демократа или социал-революционера, а о большевиках говорить нечего», – заявлял один из деятелей «Алаш» следователю ОГПУ-НКВД в 1930 г. Один из видных большевиков признавался, что «партия большевиков и левых эсеров с первых же дней сделались пристанищем значительного количества авантюристов, карьеристов и просто уголовных элементов». К середине 1920-х А. Байтурсынулы о них писал: «Наши коммунисты не такие полусырые, как московские, а настоящие – 96-й пробы».

    ТАК КТО ОНИ – ПЕРВЫЕ КАЗАХСКИЕ КОММУНИСТЫ-БОЛЬШЕВИКИ

Принцип работы учёного, занимающегося историей, обязывает его ко всему подходить с сомнением, ставить новые вопросы, искать источники для их изучения. Занимаясь историей начала ХХ в., автор настоящего материала пытался придерживаться этого принципа, не ставя перед собой цель разоблачить одних или обелить других из исторических фигур и тем более столкнуть их между собой. Как раз наоборот – попытка восстановить максимально приближённую к прошлой действительности картину событий конкретного периода через призму жизни исторических личностей, от деятельности которых зависела судьба многомиллионного степного народа и его вновь возрождённого государства. В начале ХХ в., когда вопрос выживания казахского народа и сохранения его вновь возрождённого национального государства стоял в плоскости «жизнь или смерть», наряду с ключевой ролью национальной элиты «Алаш» определённую историческую роль сыграли первые казахские коммунисты-большевики. На политической арене они появились вместе с Советской властью. Лидеры движения, партии и автономии Алаш, получившие элитное образование в ведущих светских вузах России и религиозных школах, в том числе и исламских стран, к Февральской революции 1917 г. накопили богатый жизненный, служебный, профессиональный опыт, ещё при царизме прошли суровую школу легальной политической борьбы за права, свободу, национальное самоопределение и независимость. Вдобавок к своей основной профессии они также являлись учёными – историками, юристами, языковедами, агрономами, ветеринарами, экономистами и др. До и после революции участвовали в работах научных экспедиций, изучавших территорию, природу, климат Великой степи, культуру, быт и хозяйство своего народа, и стали основоположниками современной казахской науки, образования и культуры в целом, оставив будущим поколениям богатейшее бесценное интеллектуальное наследие. Яркой иллюстрацией их высокого образовательного и профессионального уровня может послужить состав Народного Совета Алаш Орды – правительства автономии Алаш. Из 15 казахских комиссаров (министров) Алаш Орды восемь являлись юристами с петербургским, московским и казанским дипломами, имея опыт работы судьи, прокурора, адвоката; один имел учёную степень магистра права; четверо – бывшие депутаты І и ІІ Государственной думы 1906-1907 гг., один из которых заседал в Думе сразу двух созывов. Лишь один имел средне-специальное образование, но у него – богатый опыт научно-публицистической и педагогической деятельности (О. Альжанулы). Совершенно иное представляли из себя первые казахские большевики. Большинство из них, средний возраст которых составлял 25-28 лет, имели на руках, за редким исключением (Б. Каратайулы – петербургский диплом юриста, депутат ІІ Госдумы), аттестат среднего образования. Часть из них, по мнению Мустафы Шокая, представляла собой «редкую коллекцию из самых не популярных и наиболее скомпрометированных элементов в степи», как, например, платный агент, доносчик царской охранки, взяточник, мошенник, письмоводитель, православный миссионер и пр. Другая часть – вчерашние выпускники семинариев и училищ, ничем особо не проявившие себя ни в профессиональном поприще, ни в национально-освободительном движении своего народа. Они не занимались изучением истории, культуры, быта, хозяйственного уклада, катастрофически изменившихся в условиях колониального ига, и поэтому имели поверхностное представление об особенностях бытия своего народа, о его нуждах и чаяниях. В период стихийного восстания народа 1916 г. они, не проявив гражданской позиции, не примкнули ни к восставшим, ни к интеллигенции «Алаш», призвавшей народ подчиниться указу царя России от 25.06.1916 г., отпустить своих сыновей на трудовую повинность в тыл І Мировой войны. Они также не проявили активного интереса к революционным событиям в России, приведшим в феврале 1917 г. к свержению царского самодержавия. «Вся казахская, относительно немногочисленная, интеллигенция стала под знамя «Алаша», – писал Мустафа Шокай в статье «Советская власть и казахи». – Только несколько лиц, не принятых в эту партию из-за дореволюционной их деятельности во вред интересам народа, остались за бортом». Всех этих лиц объединяла одна общая черта – это амбиции, честолюбие и тщеславие, которые явно опережали их же знания, жизненный и служебный опыт. Неудивительно, что при первых же шагах Советской власти в пределах казахских степей они тут же примкнули к ней и стали «пламенными революционерами», большевиками, приняв все их декларативные идеи и популистские лозунги на веру. В благодарность за удовлетворение своих амбиций, за головокружительную карьеру, они ревностно служили этой власти, чуждой самой природе, самобытной культуре, менталитету своего народа, и в ущерб его интересам. Не имея даже поверхностного представления о теории классовой борьбы в интерпретации вождей Советской власти, казахские большевики стали усердно и насильственно насаждать в родном, только что возрождённом национальном государстве большевистские шаблоны пролетарской диктатуры. Причём в том полукочевом обществе, где не было ни одного солдата или рабочего-пролетариата, где невозможно было провести классового расслоения. Хотя сами вожди советов признавали, что сама Россия была не готова к коренным революционным преобразованиям, не говоря о национальных окраинах. Тем не менее, ту утопическую теорию вождей советов о том, что «казахский народ должен совершить исторический прыжок из патриархальной формы прямо в социализм минуя феодализм», яростно взялись претворять в жизнь казахские большевики под руководством Центра. Но напоролись на аргументированное сопротивление лидеров «Алаш» и их сторонников из числа коммунистов. Причину их сопротивления объяснил А. Байтурсынулы в статье «Революция и казахи»: «Благодаря существованию у казахов своеобразного социализма и коммунизма, вызванных жизненными условиями и благодаря отсутствию у них классовой дифференциации и строгой разграниченности в предметах собственности, казахский народ еще не ощущал особенной нужды в социалистическом строе». Казахи-большевики в алашординцах видели, прежде всего, своих политических конкурентов во власти. Поэтому под предлогом «классовой борьбы с буржуазным национализмом и контрреволюцией», при поддержке Центра они яростно, целенаправленно травили и выжили алашординцев из всех сфер жизни Казахской и Туркестанской АССР, чем сознательно содействовали их поголовному истреблению. В пылу этой «борьбы», казахские большевики не осознавали, как превратились в послушных марионеток Центра, стали его орудием по истреблению национальной элиты, а вместе с ней – всех прогрессивных, дееспособных сил собственного народа и республики. Центр их же руками реализовал в Казахстане свои чудовищные, античеловеческие замыслы, загубившие две трети народа Великой степи в 1920-1940-х гг. Но их прозрение наступило лишь тогда, когда сами попали в жернова карательной системы этой империи зла. Так кто они – первые казахские коммунисты-большевики?

АЛИ ДЖАНГИЛЬДИН: «Я НИКОЛАЙ СТЕПНОВ, ПО ПРОИСХОЖДЕНИЮ СТЕПНОЙ КАЗАХ, В МОЛОДОСТИ БЫЛ КРЕЩЁН»

Алиби Тогжанович Джангильдин (1884-1953) Один из двух лидеров Западного отдела правительства Алаш Орда Халил Досмухамедулы (Досмухамедов) был недалёк от истины, когда в своих показаниях следователю ОГПУ от 14.09.1930 г. убеждённо заявлял, что «до 1917-го года среди казахов не было ни одного настоящего С-д [Социал-демократическая партия] или С.-рев. [партия Социал-революционеров], а о большевиках говорить нечего». По свидетельству бывшего главы Туркестанского мухтариата («Кокандской автономии», по советской версии) и комиссара Алаш Орды Мустафы Шокая, первым большевиком, появившимся в пределах Великой степи лишь после Февральской революции 1917 г., был Алиби Джангильдин. Далее, не углубляясь в биографию «легендарного» первого казахского коммуниста-большевика, «чрезвычайного комиссара» Советской власти в лице Джангильдина, будто бы получившего сей мандат лично из рук В. И. Ленина, остановлюсь лишь на некоторых особенностях его жизнедеятельности. Поскольку именно они позволят восстановить его подлинное лицо, избавив от толстого слоя идеологического грима, политического макияжа и откровенной фальши советской мифологии. Появившись в родном Тургайском уезде одноимённой области в марте 1917 г. с мандатом Петроградского совета солдатских и рабочих депутатов (далее Петросовета), он среди своих казахов успел прославиться как одиозная, скандальная личность «с шатким религиозным убеждением», провокатор, «православный миссионер среди казахов из своего же рода» и, наконец, «оборотнем», о чём в 1917-1920 гг. писали М. Шокай, А. Букейхан, А. Байтурсынулы, М. Дулатулы, ещё советские историки С. Брайнин и Ш. Шафиро, а также сотрудники ПП ОГПУ по Казахстану. Выяснилось, что у него было не одно имя. В своих воспоминаниях «Мой путь» (последний раз переиздан в 2009 г.) он мельком упоминает своё христианское имя, но будто оно было лишь его «кличкой»: «О моем кругосветном путешествии сохранилась книжка «Путешествие вокруг света Н. Степнова (это была моя кличка в то время), он же Али-бей Джангильдин». В мемуарах он также утверждал, что из высшей духовной академии православной церкви его отчислили как «неверующего и служителя дьявола и недостойного носить имя доброго христианина». Но в стенографии его интервью, проведённым Брайниным и Шафиро, А. Джангильдин был более откровенен, признавшись, что «получил образование в 4-х классном духовном училище и 2-х летней духовной академии», что «его готовили в миссионеры», но он как будто «избежал от этой работы». В своих мемуарах он с гордостью и красочно описывает своё путешествие по странам Европы и Азии. При этом умалчивает о том, в качестве кого, с какой целью и на чьи средства он объездил полмира. Но однажды, за полгода до вероломного захвата власти в России большевиками, накануне вторичной поездки в родной Тургай, он разыскал в Петрограде М. Шокая и «раскаялся» перед ним. «1917 год. Первые дни революции. Петроград кишит собраниями и митингами. На Невском проспекте, кажется, в доме № 100, митинг мусульман, – пишет М. Шокай в своей статье-некрологе «К десятилетию смерти Энвера». – Незаметно пробирается какой-то степного типа человек в странном одеянии: длинный европейский сюртук и белая меховая степная шапка на голове. Подходит прямо ко мне и отзывает в сторону. Называет своё имя – Али Джангильдин. Этого имени я раньше не слышал, но лицо знакомое. Потом он, несколько замявшись, открывает свой секрет: Иван (в мемуарах «Николай») Степнов, по происхождению степной казах, в молодости был крещён. Али Джангильдин – это его прежнее мусульманское имя, а Иваном Степновым он стал после крещения. Степнов не просто крещён, но он стал и русским священником-миссионером и пешком обошел все православные святые места в России и вне России. Его портрет помещался в русских журналах. Вот откуда запомнилось мне его лицо. На мой недоумённый вопрос, зачем он, православный священник-миссионер, пришёл на мусульманский митинг, Степнов-Джангильдин ответил, что он собирается ехать в... Турцию. – Я теперь отошел от православия и русских. Я снова казах-мусульманин. Зверства русских оттолкнули меня от них, и я решил искупить свои грехи перед своим народом. И вот еду в Турцию. – Зачем? – К Энвер паше. – Почему к Энвер-паше? – Только он один может нам помочь избавиться от русских...». Судя по раскаяниям А. Джангильдина, он сменил ислам на православие не по глубокому убеждению или потребности души, а из расчёта получить бесплатное образование. Вследствие чего в нём невольно уживались две совершенно противоположные личности – казах-степняк, исповедующий ислам, и прагматичный, крайне амбициозный и одержимый человечек в сане православного священника, лишённый каких-либо морально-нравственных рамок. Очевидно, что в нём изредка просыпалась душа и совесть казаха-степняка, вынуждавшие его раскаяться в грехах перед родителями и перед всем казахским народом. Но в нём личные амбиции, одержимость и прагматизм чаще одерживали вверх. После раскаяния перед М. Шокаем, стоило ему переступить порог Петросовета, как сам признал в своих мемуарах, так «Прощай, Турция! До свидания, Энвер-паша!» Да, вместо Турции Джангильдин-Степнов явился в Петросовет, где ему дали удостоверение представителя Совета, чтобы вернулся в Тургайский уезд «для разъяснения происходящих событий». Следовательно, он, во-первых, так и «не отошёл от православия и русских», поступил наоборот – стал насильственно насаждать над своим народом чуждую, безбожную, беспринципную советскую власть, причем «большевистскими» методами. Во-вторых, вместо «искупления своих грехов перед своим народом» согрешил ещё больше...

     ПРОВОКАЦИОННАЯ ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА А. ДЖАНГИЛЬДИНА   

Необходимо также уточнить одну важную деталь, что до встречи в Питере с М. Шокаем с ноября 1916 по январь 1917 гг. он «побыл» в роли одного из вождей восстания казахов Тургая – одного из четырех уездов Тургайской области. В январе 1917 г. он бросил на произвол судьбы фактически безоружных восставших. В мемуарах же он пишет, что во главе каравана ездил за оружием в Афганистан через Бухарский эмират, но «не доехал». В целом его рассказы, интервью и мемуары, опубликованные и изданные в разные периоды его жизни, полны противоречий, нестыковок и откровенной лжи. О том, кем был в миру А. Джангильдин, чем занимался, подробно изложили А. Байтурсынулы и М. Дулатулы в статье, опубликованной в оренбургской газете «Южный Урал» в ответ на провокационную докладную записку, опубликованную А. Джангильдиным от неизвестных казахов 8 волостей Тургайского уезда одноимённой области в другой оренбургской газете «Заря». В этой «записке» А. Джангильдин откровенно и цинично пытается спровоцировать даже не межнациональный конфликт, например, между коренными казахами и пришлыми крестьянами-переселенцами, что в тот момент был самым вероятным и ожидаемым, а межродовой – казахов из родов Аргын и Кипчак. Ни первого, ни второго конфликта своими титаническими усилиями не допускали А.Н. Букейхан будучи комиссаром Временного правительства в Тургайской области и его ближайшие соратники А. Байтурсынулы, М. Дулатулы, А. Омарулы и др. О провокации А. Джангильдина свидетельствуют следующие строки из его «записки»: «Областной комиссар Букейханов, находящийся всецело под влиянием Байтурсунова, Дулатова и Кадырбаева (Аргинцев по роду), заклятых врагов Кипчакцев, вместо того, чтобы держаться нейтральной позиции, открыто перешёл на сторону Аргинцев». Или другой пример: «...При таком положении дела, когда во главе области и уезда стоят: Букейханов, Алмасов, Тлеугабулов, Кадырбаев и др., Кыпчакцы не могут жить совместно с Аргинцами, то во имя справедливости просим Кыпчакцев выделить в особый уезд с гор. Батбаккара, являющимся центром их». В ответ на этот донос А. Байтурсынулы и М. Дулатулы напишут: «Джангельдин – бывший Джалгабаев, настоящий Степнов – 20 лет тому назад, в то время, когда старое правительство энергично вело обрусительную политику, принял православие, превратился из Али Джалгабаева-Джангельдина в Ивана Ивановича Степнова, готовился в миссионеры и не оправдал надежды своих покровителей, наших степных миссионеров и администраторов, холопов Победоносцева и Ко. Тогда они дважды устраивали И. И. Степнова сначала чиновником Тургайского Областного Правления, потом переводчиком Оренбургского окружного суда, и из обоих этих учреждений он уволен как бездельник. В 1916 г. Иван Степнов появился в нашей степи, переодевшись в халат и сменив православие на ислам, объявил себя Алибеем Джангельдиным. Раньше он назывался Али, ныне прибавив к Али «бея». Это мещанское подражание имени турецких деятелей революции Алибея, Ниязбея, Энвербея. Во время восстания казахов Тургайского уезда Джалгабаев-Джангельдин-Степнов оказался среди восставших. Зная, что казахи бессильны оказать какое-либо вооруженное сопротивление, Джалгабаев-Джангельдин-Степнов провоцировал казахов, обещав достать им оружия из Германии и Афганистана, забравши казахские деньги, уехал из Тургайской области, а темные казахи проливали свою кровь и подвергались жесточайшей репрессии карательного отряда. В момент переворота Джалгабаев-Джангельдин-Степнов оказался в Петрограде, и совет солдатских и рабочих депутатов снабдил его мандатом инструктора и партийной литературой. 27-го июля с.г. петроградский совет... телеграфировал Джангельдину-Джалгабаеву-Степнову сдать свой мандат тургайскому совету солдатских депутатов, самому же явиться в Петроград для личного объяснения... Прежде доносили на нас старому правительству, а теперь совету солдатских и рабочих депутатов. Прежде Джангельдин-Джалгабаев-Степнов пользовался покровительством губернаторов и миссионеров, а теперь пытается паразитировать около революционной демократии».

                            ПИСЬМО А. ДЖАНГИЛЬДИНА И. СТАЛИНУ

В официальной истории Казахстана доставка А. Джангильдиным оружия из России в казахские степи во главе «красного каравана» подавалась как один из ярчайших его «подвигов», но при этом аккуратно опустили одну небольшую деталь. Вот что писал о ней М. Шокай: «Уже зимой 1918-1919 года «чрезвычайный комиссар» Али-бей прикрывал свой поход именем казахской автономии «Алаш», а доверчивые казахи устраивали «защитнику национальной идеи» Али-бею пышные приемы и проводы. Однажды прорвавшаяся неосторожная фраза о неприемлемости для него, как представителя советской власти, национального момента, стоило ему несколько сот винтовок и сотни тысяч денег, отобранных напавшими на его караван казахами-адайцами. И «чрезвычайный комиссар» на деле должен был убедиться, что расслоить революционным путём (по московской программе) казахов по социальным плоскостям нисколько не легче обращения их в православие, чему так усердно он служил ещё совсем недавно в бытность свою помощником епархиального миссионера». Помимо всего по сей день остаётся без внимания историков письмо А. Джангильдина И. Сталину от 24.04.1925 г. под заголовком «О несогласии с позицией руководства КАССР в кадровых вопросах и отношении к бывшим деятелям движения «Алаш». Именно этот доклад Джангильдина, вдобавок к доносам Т. Рыскулулы и С.Сейфуллина, послужил «веским основанием» направить в партийное руководство КазАССР Ф. Голощёкина. В письме автор, по следам 5-го Всеказахского съезда Советов, состоявшегося 15-18 апреля 1925 г. в Кызыл-Орде, где был избран новый состав и глава СНК КазАССР (вместо С. Сейфуллина председателем СНК избран Н. Нурмакулы), обвинив партийных вождей КазКрайКома РКП (б) В. Нанейшвили и Н. Ежова в «одностороннем и заблуждённом уклоне... в сторону интеллигенции алаш-ординцев», обратился к Сталину с настойчивой просьбой: 1) ответ. секретарём КазКрайКома РКП (б) ПРИСЛАТЬ ИЗ ЦЕНТРА на 1 год или 2 для руководства политическое лицо, марксистки подготовленное, а последних двух (Нанейшвили и Ежова) совершенно изолировать, распустить данный состав КрайКома. «Вместе с тем докладываю Вам, – пишет А. Джангильдин далее в своём докладе, – что у киргиз ещё не изжиты их патриотизм Аймака (отделения), их патриотизм родовой, их патриотизм колен, их патриотизм ордынский (три орды – большой, средней и малой) и их патриотизм национальный киргизский. А в этих пятиэтажных киргизских патриотизмах, порождающих страшную вражду среди мелкобуржуазных киргизских элементов, тт. Нанейшвили и Ежов абсолютно не имеют никакого понятия, а Ходжанов, Садвакасов и Нурмаков и др. бывшие главари белой гвардии, зная это, эксплуатируют их и создают бучу. А потому ещё раз прошу отозвать их, чтобы обезвредить их. К сему А. Джангильдин». Это «разоблачительное» письмо Джангильдина поражает своим большевистским двуличием. Эти его черты ярко проявляются, во-первых, в том, что в 1917 г. в Тургайском уезде именно он, ведя агитацию за большевиков, сам безуспешно пытался разжечь конфликт между родами Кыпчак и Аргын. Во-вторых, как в ходе 5-ого съезда, так и в этом письме, он сам разжигает групповую борьбу, разделяя делегатов съезда на «своих» и алашординцев. При этом Джангильдин не осознаёт тот факт, что Нанейшвили и Ежов, демонстративно выдвигая в руководство СНК КазАССР алашординцев и их сторонников против группы коммунистов во главе с ним и С. Сейфуллиным, сталкивают их между собой, разжигая между ними групповую войну. Следует добавить ещё один штрих к его подлинному портрету. А. Джангильдин первую высокую советскую награду – орден «Красное знамя» – получил за разгром в марте 1918 г. в Оренбурге редакции первой казахской общенациональной газеты «Қазақ». В своем письме от 13.10.1919 г. он с гордостью писал о том, что «получил орден «Красное знамя» в 1919 г. за разгром Алаш и установление Советской власти». Газета «Қазақ», имущество которой была оценена большевиками в 109 950 рублей и первый номер которой увидела свет 2 февраля 1913 г. в Оренбурге, за какие-то 5 лет (с февраля 1913 по март 1918 гг.) до Февральской революции сумела объединить разрозненных в Степном и Туркестанском краях, отдельных 4-х областях казахов в единую неделимую нацию вокруг идеи, знамени и Автономии Алаш. В течение 5 лет «Қазақ» безраздельно «властвовала» над информационным и идеологическим поле всей Великой степи. С 1915 г. её выписывали казахские студенты, обучавшиеся в ведущих вузах империи, в медресе Самарканда до Каира, казахская молодёжь, мобилизованная на тыловую работу на Западный фронт России в І мировую войну, казахи Степного и Туркестанского краёв вплоть до Восточного Туркестана. В этой атмосфере, заряжённой газетой «Қазақ» и её издателями идеей национального возрождения «Алаш», выросла новая волна интеллигенции, в том числе и будущие первые казахские большевики. Имущество газеты – это само здание, редакция газеты, издательство, типография с новейшим оборудованием, автомобиль и мн. др., приобретённые усилиями всего народа до и после Февраля 1917 г., являлось достоянием всего народа. В целом, по мнению западных исследователей истории казахов начала ХХ в., казахская элита «Алаш», сгруппировавшаяся именно вокруг газеты «Қазақ», «совершила культурную революцию», «культурный ренессанс». В декабре 1920 г. в Ташкенте стала выходить газета под названием «Ақ жол» («Светлый путь»), учреждённая видными государственными деятелями Назиром Торекулулы, Г. Сафаровым, С. Кожанулы и С. Аспандиярулы. Но, по своей сути, содержанию и идеологии, она была точной копией газеты «Қазақ», её реинкарнацией. И также чуть более 6 лет спустя она была закрыта другим казахским большевиком «96-й пробы» – Тураром Рыскулулы.   Султан Хан АККУЛЫ qazaquni.kz